Дети войны. Воспоминания: это было в Донбассе…
Иван Евдокимович Хроменко

Ваня любил свой город: небольшой зеленый шахтерский городок, с добрыми хорошими людьми, русскими и украинцами. Перешел в восьмой класс, планировал с хлопцами летом подзаработать и отправится отдыхать на Северный Донец: это приток реки Дон, недалеко от их Криворожья.

Но двадцать второго июня мир перевернулся. Двух старших братьев сразу забрали на фронт. Четырнадцатилетний Ваня остался за старшего. В двухкомнатной квартире с небольшой кухонькой жили две сестры, мама, да семилетний Леня и четырехлетний Веня, братья Ивана. Мать, бывшая жена шахтера, была золотошвейка. До войны шила, вышивала, этим и жили. Старшие братья Виктор и Николай, работали, тоже подмога.

Война всех привела в растерянность. Шахтеры спешно эвакуировались. Мать, Марфа Ефремовна, гадала, как же дальше жить: на руках без старших пятеро. Тревога, хаос царили в душе, с волнением семья слушала сводки информбюро. А сводки были страшные: немцы в Ворошиловграде, приближаются к их городку.

И вот все рухнуло, взорвалось, полетело... Ваня с мальчиками, спрятавшись за терриконом шахты, наблюдали, сжав кулаки, как въезжали в их город немцы на машинах, на мотоциклах, уверенные, наглые... Уже к вечеру, вспомнив, что с утра маковой росинки во рту не было, мальчишки поплелись по домам.

Ваня жил в центре городка в двухэтажном доме.

Еще не дойдя до дома, Ваня почувствовал неладное: вокруг дома стояли и сновали фашисты. Тут перед ним неизвестно откуда вынырнула сестренка Лида.

- Ваня, не ходи туда: нас выкинули, там теперь квартиры их офицеров. Мама успела собрать лишь кофты да кое-что из посуды. Вон они, видишь, под шелковницей, - тараторила испуганно Лида.

Ваня оглянулся и увидел группы людей, состоящих из женщин и детей, ревущих, молчащих, но одинаково напуганных. Всех выгнали из двухэтажного дома.

Через сутки Ваня с матерью, сестрами и братьями были уже в соседнем селе Горловка, где жила в доме-мазанке их тетка. Все вместе стали ютиться в хате, стоящей на краю шахтерского села. Спали вповалку на глиняном полу. Мать и тетка ночевали на кровати и лежаке. Хорошо, что был еще август- месяц. Август страшного сорок первого года.

Ваня днем дома не был: наблюдали с пацанами из балки за вереницей мотоциклов, едущих по главному шоссе туда и обратно. Строили планы. А рядом грохотало, взрывалось: шли бои. Наши отступали и отступали. Решили обследовать бывшее поле боя, находящееся в семи километрах от Горловки.

- Там же заминировано, - сказал кто-то.

На него зашикали, пристыдили.

Отправились на это поле, как будто тракторами взъерошенное, перепаханное. Но, увы... Здесь не тракторы были: недавно шли бои, ямы-воронки говорили о том, что бомбили сверху. Убитых немецких солдат не было видно. А вот русских некому было прибрать. Решили, как стемнеет, перетащить их в ров, как-то прикрыть травой: похоронить не получится.

Как змейки, ползли мальчишки между лежащими солдатами, подбирали ружья, искали гранаты. У одного молодого парня с закоченевшими руками пришлось с великим усилием вытягивать гранату.

Вечером посчитали «улов»: пять карабинов, семь гранат, нерастрелянные гильзы. Все схоронили в сарае хатки, где жил теперь с семьей Иван.

По вечерам отправлялись на поиски боеприпасов. Готовились к атаке.

И вот однажды, выбрав укромное место под взгорком, стали ждать мотоциклы с «фрицами». Вскоре на шоссе появились фашистские машины, за ними на небольшом расстоянии мчались три мотоцикла. По команде Вани гранаты полетели в мотоциклистов: одна, вторая, третья, четвертая. Машины закрутились на месте, один мотоцикл взорвался. Два остались целы, но спрятали под собой погибших немцев. Высовываться мальчишкам было нельзя: а так хотелось забрать оружие врагов.

Вечером мать рассказывала: в Горловке среди немцев паника, лопочут.

Полицаи обследовали почти все дома. Мальчики затаились на несколько дней.

Потом опять нападение на фрицев. Ликовали после очередной победы. Решили и вправду связаться с партизанами. Слышали о них. Люди вдруг смело стали смотреть друг на друга: поняли, что рядом их защищают. Не все потеряно. Но мать и сестры были напуганы: они чуяли, что не напрасно Ваня где-то по вечерам и ночам пропадает.

Немцы и у них побывали в хате, но, видимо, ничего не заподозрили.

Седьмого ноября парни и девчата решили отметить годовщину Великого октября. Собрались в хате у Ивана. Пили чай с вареньем, кто-то из парней поставил на стол бутылку с горилкой. Мать закричала, чтобы убрали. Но вдруг дверь хаты чуть не слетела с петель: на пороге стояли трое немецких солдат.

Один закричал:

• Партизаны? Ты - Иван?

Второй подбежал, скинул с табуретки сидевшую рядом сестру Лиду, стукнул кулаком друга Ивана Генку. Третий сжал руки вокруг горла Ивана, начал душить, что-то крича и брызгая слюной. Мать подбежала к фашисту, схватила его за руку, начала умолять отпустить. Полицай Матвей перевел немецкую ругань:

• Годовщину революции отмечаете? Зачем собрались? Ваньку и парней подозревают в помощи партизанам. Их видели утром откуда-то возвращающихся,
• Нет, - ревела мать,- они день рождения моей дочери отмечают, видите, даже горилка на столе, а ребята маленькие еще, не пьют, это мы с Лидой пригубить хотели! Лиде семнадцать исполнилось.

Полицай перевел немцам слова матери Ивана.

Немец, душивший Ивана, треснул его по уху, разбил в кровь лицо, второй приказал полицаю собрать со стола хлеб, сало, горилку, груши, погрозил ребятам кулаком, двинул ногой стол, и все вышли.

После этого случая ребята решили действовать более осторожно. А Иван Хроменко с помощью матери Генки, которая была переводчицей у фашистов, раздобыл себе новые метрики, где ему надбавили к его возрасту полтора года. Переправился к фронту, стал танкистом, вместе с полком на «Т-34» дошел до Сталинграда, спас от смерти своего командира - генерала, был тяжело ранен в голову. На Донбасс пришло известие о его смерти.

• Но тогда он выжил...
• А вот заслуженная награда искала его очень долго и нашла на Урале, в Челябинске, перед самой его смертью, шестнадцать лет назад. Шестнадцать лет не дожил Иван Евдокимович Хроменко до сегодняшнего юбилея. Сейчас бы ему было восемьдесят три года. Мог бы жить, но ранения, жестокие раны войны, не дали ему дожить и до шестидесяти восьми. Он умер 14-го марта, а я родился 29 марта в этот же год.

Наверное, он жил, воевал, как и многие его ровесники - мальчишки, дети военной поры, чтобы я жил, чтобы мы жили. Жили и помнили! Помнили о тех, кто погиб тогда, кто не дожил до шестидесятипятилетия со дня Великой Победы. В нашей семье его и всех моих дедушек помнят. Об этой и других историях рассказывают с гордостью.

Астафуров А., 11-в класс

Назад